Сгорела Свеженькая
Как погибала одна деревня, разделенная двумя субъектами Федерации и объединенная словом «совесть»-Полная картина гуманитарной трагедии — не в рязанском правительстве, а на Сасовском вокзале и в небольшой деревне, разделенной между двумя субъектами Федерации.
Деревня Свеженькая сгорела 25-го числа, неделю назад. Выгорело 127 домов, погибли семеро жителей, а уж сколько скотины пропало — несчитано.
Свеженькая — край Рязанской земли. Как, впрочем, и Мордовской. Железная дорога, проходящая сквозь деревню, режет ее на две почти равноценные половины. Рязанская Свеженькая — 61 двор, мордовская — 79. И в каждой половине — по отдельному председателю.
Именно двоевластие и погубило Свеженькую.
От рязанского райцентра Сасово до Свеженькой — километров семьдесят, если по прямой. Город узнал о беде в Свеженькой не из новостей — в новостях про пожар в деревне молчат. Про Свеженькую пронюхали, когда со стороны Мордвы на город стал валить тяжелый чад. Из-за него над Сасовом днем и ночью держалось мутное, словно пасмурное небо, и солнце малинового цвета, на которое можно было спокойно смотреть хоть в полдень.
Пошли слухи:
— В МЧС у нее родственник работает, так вот он сказал, что в Свеженькой 140 домов сгорело.
— Да ничего не 140, а всего 14!
По счастью, ежедневно, продираясь сквозь горящий лес, на Свеженькую по узкой, дореволюционной одноколейке ходит пожарный поезд — сбивает пламя. А вслед за ним, пользуясь временным отступлением огня, дважды в сутки пробегает беззащитный пассажирский паровозик с двумя вагонами. Паровозик привозит из Сасова воду и кое-какую снедь, а вывозит тревожные новости: огонь все жрет и жрет лес.
Возможно, поэтому самая полная картина гуманитарной трагедии в Свеженькой — не в правительстве Рязанской области, а здесь, на Сасовском вокзале.
Раиса Семеновна Степанова, Рая — старший билетный кассир станции Сасово. Она заводит меня в свою каморку в углу вокзала и торопливо рассказывает обстоятельства:
— 26-го, как погорела Свеженькая, звонит мне Майя Васильевна, начальница той станции. И говорит: «Раечка, пришли нам с поездом две бутылки воды — простой, из-под крана хотя бы». Я так и ахнула: у них же там даже воды нет! А до поезда — 20 минут. Кинулась бутылки собирать, домой позвонила Лене — дочка у меня беременная, в августе рожать вот уже ей. Говорю: «Аленка, ты хоть к подъезду-то бутылки спусти. А отец до вокзала дотащит».
Чтобы я узнала о беде из первых уст, от Майи Васильевны, Рая ловко накручивает диск старого телефона, вызывая коммутатор:
— Алло, девушка? Свеженькую, пожалуйста. Молчит Свеженькая? Ну, значит, опять связь отрубилась.
И мобильная сеть до тех краев доходит плохо. Так что Рая резюмирует: «Очень хорошо, что к ним теперь корреспондент поедет и все это осветит».
На Раином веку Свеженькая — первая масштабная трагедия. И у нее никого там нет, кроме коллеги — начальницы станции — и нескольких мельком знакомых лиц. Но огромное человеческое сострадание открылось в ней как-то сразу и само собой — словно первый вдох. Само собой пришло понимание, что сейчас нужно делать.
Пластиковые бутылки и канистры она собрала со всей округи. Оповестила окрестных предпринимателей о случившемся пожаре. Собрала около семи тысяч рублей.
— Я для себя бы, — говорит, — не смогла. Но тут другое. Я вот и список веду, кто сколько дал — чтобы потом без попреков.
Дружественные предприниматели тоже провели сборы и тоже собрали немало: и цветочная палатка скинулась, и «овощи-фрукты». Продуктовый магазин снарядил коробку с едой. Вообще мало кто отказывал. Некоторые повесили в своих магазинах коробки: «Сбор посильных пожертвований для пострадавших деревни Свеженькая». Сбор средств начался и по подъездам.
И вот с Раисой Семеновной мы собираемся в Свеженькую. Коробки с гуманитаркой ребята со станции уже затащили к проводникам. В станционном туалете наполнили бутылки водой. Можно бы и в ресторане — но у них там счетчик на воду. Могут не так понять. А вода в Сасове все равно везде одинаковая.
— Эта Свеженькая — несчастная такая деревня, — рассказывает мне Рая, пока мы трясемся в купе проводников, свернув с главного хода на одноколейку. — Ты увидишь: у них там и в прежние времена поезд всегда за радость был. Полдеревни на станцию приходило: хоть новость спросить какую-нибудь. А то вот бывало: едут наши ребята в День железнодорожника через Свеженькую — сами уж и забыли, что есть праздник такой. А их встречают с букетами — весь поезд цветами закидают.
Наш поезд люди на Свеженькой в самом деле встречают так, как в 45-м встречали, наверное, воинов-освободителей. Цветов, правда, уже не бросают: сгорели все цветы.
Мужики выгружают провизию и воду. В вагоне из-за этого пробка. Я не могу вылезти на платформу. На перроне кто-то волнуется:
— Где корреспондент? Привезли корреспондента?!
Так в мое всесилие еще никто никогда не верил.
Несколько бабок — все в халатах х/б, платках и тапках, словно в униформе, начинают с причитаниями разбирать продукты:
— Всю жизнь молиться за вас…
— Стыд-то какой на старости лет…
— Сахар мне нельзя, в крови у меня сахар…
Свеженькая по обе стороны от платформы, покуда хватает глаз, — пепельного цвета пустыня. От домов даже остатков не видно: ни стены, ни бревнышка. Одни только печные трубы торчат из золы и почерневшие скелеты берез.
В первые же десять минут на станции я узнаю сухую сводку по трагедии. Сгорело всего порядка шестидесяти дворов (около 130 домов). Погибли семь человек, но первый — за три дня до большого пожара. Тогда уже деревня начала помаленьку гореть, но никто не интересовался. Последнего погибшего хоронят сегодня, как только косточки вернут из Земетшина с экспертизы. На новом, стало быть, кладбище, так как старое сгорело вместе с деревней.
Люди в большинстве своем никуда не уехали, остались на пепелище. Кто-то страховку ждет, другие — детей издалека. Многим и вовсе ждать нечего.
Мордовская половина Свеженькой, особенно сильно пострадавшая, бедствует по мировым стандартам. Из Мордовии — хоть дороги и нет — приходит машина с горячим питанием (гречка, котлеты). Выдавали паек: тушенка, сгущенка, хлеб, макароны. Воду, правда, не привозят: бытует мнение, что здесь бьет ключ (поэтому, собственно, деревня и названа Свеженькой). Так что бутылки, присланные из Сасова, расходятся влет.
На рязанской половине (где погорело 14 дворов против мордовских 40) дела обстоят куда как хуже. Пайки стали выдавать только на четвертые сутки после трагедии — а так только передвижная торговля приезжала. Есть люди, которые несколько суток, пока не наладилось с Раисиной гуманитаркой, не ели вообще ничего. Мордовская половина, разумеется, готова была бы делиться горячей гречкой с рязанцами. Но те в большинстве своем не подходят, поскольку понимают, что там, через дорогу, — совершенно другой субъект Федерации и совестно его объедать.
«Совестно» — вообще очень модное слово в Свеженькой.
С бабой Шурой и бабой Ниной мы бредем сквозь горячее еще пепелище их исконных, вековых домов: тащим еду и канистры с водой — когда поезд пойдет обратно, их надо вернуть, чтобы снова прислали воду.
Идем к мордовским окраинам Свеженькой, там уцелели отдельные дома, по странному стечению в основном оставленные хозяевами. Старушки заняли чужие родовые гнезда. Ничего с собой не принесли, только горе. У бабы Шуры, Александры Ивановны Шпагиной, парализованная мать и сын-инвалид. Был брат — сгорел. Он стал самой первой жертвой — тогда, еще за три дня до большого пожара. И все, что случилось после похорон брата, как-то заглушило в бабе Шуре эту первую потерю: «Так с разных сторон навалилось…»
У бабы Нины никто из родных не сгорел, только теленок — а так она одна жила. По теленку баба Нина ревет в голос, к тому же по всему выходит, что чудом спасенную из огня корову теперь тоже придется сдавать закупщикам. Они уж кружат, даром, что в Свеженькую и дороги-то нет. А баба Нина только-только сена накосила — сама! — 120 пудов (и еще 80 с того года оставалось) — но ведь все-все в огне пропало.
Вот и неопалимая корова теперь уйдет: Свеженькая, выжженная земля, на много километров окружена пожаром. Корове к траве не пробиться.
Крупную скотину в селе теперь сдают все. А мелкая, птица — валяется по бывшим улицам, как сильно пригоревшее блюдо у плохой хозяйки.
Проводив бабок, я возвращаюсь на станцию и по дороге захожу в мордовскую администрацию. Там сидит скорбная председательша — Зинаида Николаевна Ильева. Поминутно отвлекаясь на телефонные звонки, она обрисовывает мне безрадостную картину случившегося. Картина и без того уже ясна. И тут случается невиданное: в сенях шум, открываются двери — и на пороге вырастают два милиционера, один из которых объявляет: «Глава МВД Республики Мордовия Ларьков Николай Сергеевич».
Входит министр — в простом камуфляже, хотя и с генеральскими погонами.
— Ну, чем живете? Что народ говорит? Какие сложности?
С председателем в одну секунду происходит что-то радикальное:
— Да как живем? Со всем справляемся, все нам привозят, всего в достатке. Людям очень приятно внимание, люди всем довольны.
— Да бросьте, люди сейчас не могут быть довольны.
— Нет-нет, мы очень признательны и благодарны за внимание, которое нам оказывает руководство.
Беды поселка — давнишние и совсем свежие — министру приходится тащить из председателя едва ли не клещами. В деревню, конечно, нет дороги: по той колее, что имеется, можно проехать только летом и только на уазике — но это не проблема, все привыкли. Половина населения осталась без крыши — но и это не беда, ведь есть заброшенные квартиры в бараках — только им требуется капитальный ремонт.
— Да, но ведь все это временное решение, — говорит министр.
— Отчего ж временное? Ремонт сделаем — вот тебе и постоянное.
— Ага, мы сейчас ремонт сделаем — а потом собственники объявятся и погорельцев наших на улицу.
— Да что вы! У нас народ такой — уже сами звонят и отказываются от своих квартир в пользу нуждающихся.
В какой-то момент в избушку, где идут переговоры на высшем уровне, вваливается пожарный — в таком же простом камуфляже, как и министр. Только нараспашку.
Разглядев генеральские погоны, пожарный спешно зачехляется:
— Здравия желаю, товарищ генерал! Госпожнадзор по Шацкому району*, Кочетков!
— Кочетков, почему одет не по форме?
— Обстоятельства не позволяют, товарищ генерал. — Кочетков явно не из тех, кто лебезит перед начальством.
— Это понимаю. Почему пузо не по форме?
— Да куда ж его девать?
Выясняется, что у Кочеткова беда: огонь с мордовской стороны рвется на рязанскую, и рязанским пожарным нужна помощь мордовских коллег.
— У меня там четыре расчета, товарищ генерал, и весь Шацкий район горит. А я мордовский лес тушу.
Председатель, предугадывая желание министра, уже набирает телефон местного начальника мордовских пожарных, что-то ему объясняет:
— Почему рязанский? Там вроде уже мордовский лес горит…
Разговор длится несколько минут, и становится понятно, что мордовский пожарный упрямится.
Министр вырывает трубку у председателя и с ходу включает крик:
— Министр внутренних дел республики с вами разговаривает! Глава сельсовета звонит и просит машину прислать на тушение пожара, а вы еще будете в трубку булькотать?! Немедленно высылайте! Разговор окончен! — И уже председателю: — Кладите трубку, нечего с ним миндальничать.
Рязанская председательша Татьяна Петровна Покрина держится не в пример бодрее своей мордовской коллеги. Домов на рязанской половине сгорело значительно меньше, и одна из центральных забот поселковой власти — отпоить население валерьянкой. Стресс люди пережили невероятный. Многие из уцелевших домов обложены со всех сторон иконами — на всякий пожарный случай.
Как будет решаться вопрос с погорельцами — пока не ясно. Хотя уже и глава районной администрации Калинин из Шацка приезжал. Но у него была больше не гуманитарная миссия, а ознакомление с новой, по всей видимости, затяжной проблемой района. Наверное, поэтому еду для пострадавших начали возить только на четвертые сутки после пожара. Сразу не сообразили.
В сельсовете раскинулись пожарные. У Сергея Сучкова, рязанского руководителя всей противопожарной операции, свое мнение насчет проблем со снабжением:
— Вы ведь поймите: машина с пайками не может стоять у сельсовета через полчаса, как вы ее заказали. Во-первых, у них там есть стационарный телефон. Они позвонили, обо всем сообщили в район. У рязанских телефона нет. Потом здесь ведь и бездорожье, и пока посчитают, пока распорядятся, пока межведомственная координация… Да и у мордвинов, думаете, так, что ли, машина с едой приехала? Да там небось местный предприниматель на выборы идет — вот и развел благотворительность. Потратит десять тысяч, а налогов потом спишет на миллион.
— Да и что? Да хоть и на выборы — нам-то какая разница, — кричит Танька-медичка, которая тоже сгорела. — Я вот два дня не жрамши была — какое мне дело до выборов?
Вопрос бюджета — первостепенный не только в гуманитарном поле.
— Вот горит мордовский лес, рвется на нашу сторону. Мы его кое-как удерживаем, — рассказывает Сучков про свои будни. — Звоню я ихнему руководителю, говорю: «Вы сами не помогаете — так хоть керосину пришлите, ваш же лес тушим». А он мне: «Посчитайте, сколько нам будут стоить ваши услуги». Я ему говорю: «Слышишь, ты, что я, твои деньги в бензобак запихаю?» И вот так всю неделю.
Пока пожарные решают, где кончаются границы их компетенции, у станции снова поднимается столб пламени. Люди рассуждают, решают, куда звонить:
— Мордовская вроде территория?
— Да нет, рязанская. Мордовская была только впереди, сгорела уже. А там уже Рязань пошла.
Владимир Васильевич Павленко, житель рязанской стороны, рассказывает мне, что сильный пожар в Свеженькой случился еще четыре года назад. Люди тогда писали главам обоих субъектов, Рязани и Мордовии: продумайте получше систему противопожарной координации ведомств. А то пожарные один пожар поделить не могут.
Главы субъектов так и не откликнулись.
— Понимаете, я не склонен преувеличивать силу прессы, но если вы хотя бы зароните в высокие головы мысль о том, что Свеженькая должна принадлежать одному субъекту Федерации — без разницы, какому, у нас на этой почве трений нет, — то будет уже хорошо.
На станции ко мне подходит баба Нина, с которой, мне казалось, мы уже распрощались. Она в отличие от Павленко еще верит в силу прессы. Шепчет мне в ухо:
— Дочка, ты мне, пожалуйста, завтра тапки привези, 38-й размер, и трусов хоть одну пару. А то я ведь как была — так на улицу и выскочила, даже без исподнего.
* Рязанская область.
Справка «Новой»
По информации МЧС России, по состоянию на субботу, 31 июля, на территории России зарегистрировано 22 503 очага лесных пожаров общей площадью 402 638,1 га гектара, включая 792 торфяных очагов на общей площади 1810 гектаров.
Огнем уничтожены 1257 жилых домов, расположенных в Приволжском и Центральном федеральных округах.
В тушении пожаров задействованы 16118 человек и 3468 единиц техники, из них 56 воздушных судов.
Погибло 25 человек, включая двоих пожарных, без крова остались 2885 человек, эвакуированы с целью защиты от пожара 3396 человек.
Ольга Боброва
деревня Свеженькая -Источник:
НГ
